Составители: Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков.
Работа выполнена сотрудниками Института этнографии имени Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР; Института искусствоведения, фольклора и этнографии имени М. Ф. Рыльского АН УССР; Института искусствоведения, этнографии и фольклора АН БССР; Башкирского государственного университета имени 40-летия Октября.
Ответственный редактор К. В. Чистов.
О систематизации сюжетов сказок восточных славян и сравнительном их изучении
1
Народная сказка — явление исключительно многообразное. В ней сочетаются национальное и интернациональное, древнее и новое, коллективное и личное, традиционное и импровизационное творческие начала. Несмотря на то, что сказковедение как отрасль фольклористики существует более ста лет, в научной литературе все еще нет всеобъемлющего определения сказки, которое способно было бы охватить все разнообразие сказочного вымысла, сказочных сюжетов и словесно-речевой структуры устной сказки.
В понимании природы сказки и закономерностей формирования и распространения отдельных сюжетов и их типов, возникновения и варьирования текстов сказок большую роль призвано сыграть сравнительно-историческое изучение. Оно должно быть международным и хорошо организованным. Несмотря на значительные достижения фольклористики в этой области, особенно в послевоенные годы, они явственно ограничиваются неравномерностью учета и систематизации поистине необъятного фактического материала, накопленного международной наукой. Более пятидесяти лет тому назад академик С. Ф. Ольденбург писал: «Прежде всего необходимо вспомнить, какие сказки существуют в отдельных странах, какие темы в них особенно популярны, какие перешли в литературу, какие остались в устной передаче. К сожалению, приходится признать, что в настоящее время эту первую ступень исследования мы знаем еще крайне плохо». С тех пор сделано немало. Более того, обозревая современную фольклористическую литературу, связанную с практическим осуществлением задачи типологизации и систематизации фольклорных сюжетов в международных и национальных масштабах, следует отметить, что сказка оказалась в более благоприятном положении по сравнению с другими жанрами фольклора. Несомненно, что подобной ситуации во многом способствовало сравнительно раннее обращение собирателей и исследователей к сказке как объекту изучения.
XIX в. и первая половина XX в. для записи и публикации народных сказок поистине стали «золотым веком». Известный сборник братьев Гримм «Kinder und Hausmärcher» (1812 — 1815) положил начало нарастающему потоку сказочной литературы. Особенно широкий размах собирательско-издательская деятельность приобретает со второй половины XIX в. Уже к 10-м гг. XX в. тысячи записей народных сказок заполняют не только рукописные собрания различных научных обществ и учреждений, но и коллекции частных лиц. Один за другим выходят сборники сказок, записанных в странах всех континентов мира, особенно Европы.
В то же время сказка и героико-песенный эпос в силу присущего им ряда специфических особенностей, в том числе таких, как общность или сходство идей, образов, сюжетов, мотивов у различных народов мира по мере развития фольклористики становились основной базой, на которой развертывались теоретические изыскания, формировались различные школы и направления. Это в свою очередь ставило задачу освоения национальных сказочных фондов — рукописных и печатных — посредством разработки и внедрения оперативных, рациональных и надежных форм научной информации. И чем ближе к нашему времени, тем, естественно, злободневнее и актуальнее становилась эта задача, поскольку, с одной стороны, непрерывно расширялась сфера собирания фольклора, в том числе сказок, с другой — возрастало значение сравнительного метода его изучения. Максимальный учет записей сказок как в границах одной страны, так и в региональных границах определенной группы стран и — шире — в международном масштабе, их классификация и каталогизация становились проблемами первостепенного значения. Не случайно поэтому начиная с 1935 г. вопрос о систематической классификации, учете и описании обширного сказочного материала из разных стран стоял в центре внимания нескольких международных сказковедческих конгрессов.
Попытки разработать общие принципы классификации сюжетов сказок предпринимались уже давно. В зарубежной фольклористике второй половины XIX в. над классификацией сказок трудился ряд ученых: И. Ган (I. Hahn), С. Баринг Голд (S. Baring Gouid), Г. Гомм (G. Gomme), И. Якобс (I. Jacobs), В. Шовен (V. Chauvin), Б. Хаджеу (B. Hadjeu) и др. Об этих опытах много писалось. Менее известны в международной фольклористике попытки классификации сказок, предпринимавшиеся в России. Самые ранние из них принадлежат М. Н. Макарову и И. П. Сахарову; во второй половине XIX в. уже на значительно более современном уровне — Л. З. Колмачевскому, П. В. Владимирову и др. При некоторых различиях в подходе и технике классификации материалов, количестве рубрик и их названиях эти работы объединяет стремление свести разнообразие сюжетов к ряду более общих и численно ограниченных групп. Система Гана, например, предусматривает 40 таких групп, или, по его терминологии, формул. Однако ни Гану, ни другим ученым того времени не удалось достичь сколько-нибудь удовлетворительных результатов. Предполагавшиеся ими классификационные схемы строились на весьма ограниченном материале; кроме того, они, как правило, не доводились до конца. И все же их деятельность прокладывала новые пути и способствовала выработке средств, необходимых для обоснованного составления классификационных схем и каталогов. Она явилась важным подготовительным этапом прежде всего для представителей так называемой финской школы фольклористов.
В ином плане, но с теми же целями провел большую работу по систематизации болгарской сказки М. Арнаудов. В основу своей системы он положил принцип классификации сказок по персонажам (героям). Несмотря на ряд недостатков (незавершенность, некоторая громоздкость схемы и др.), каталог М. Арнаудова отличался новизной и оригинальностью и несомненно до сих пор заслуживает внимания фольклористов как один из возможных типов сказочных указателей.
Несколько иной тип указателя (каталога, индекса) создал в России в начале XX в. А. М. Смирнов. Его неполный «Систематический указатель тем и вариантов русских народных сказок» охватывает преимущественно сказки о животных. Чрезвычайно сложный по своей схеме, он, по справедливому заключению Ю. М. Соколова, зарекомендовал себя как «малопригодный для быстрой ориентировки».
В эти же годы в Хельсинки сложилась финская школа фольклористов. Ее центральной и первоочередной задачей являлось установление по сугубо формальным признакам древнейшей «праформы» каждой сказки, ее «прародины», прослеживание пути ее миграции (географо-исторический или географо-статистический метод). В этой связи огромное значение приобретал вопрос о максимальном привлечении к исследованиям зафиксированных рукописных и печатных сказочных текстов, что, естественно, не могло быть выполнено без разработки специальных сказочных каталогов-указателей, ориентирующихся на широкие круги международной научной общественности. Эта-то задача и стала центральной в деятельности основанной в 1907 г. Каарле Кроном (K. Krohn), Акселем Олриком (A. Olrik) и Карлом Сидовым (K. Sydow) Международной федерации фольклористов (FF) и ее печатного органа «Folklore Fellows Communications» (FFC). В этой серии в 1910 г. и появился «Указатель сказочных типов» Антти Аматуса Аарне (1867 — 1925) — одного из ведущих представителей финской школы. Мы не будем касаться ни истории создания и деятельности федерации, ни метода и технологии исследования финской школы, ни, наконец, критики ее теоретических взглядов. Остановимся лишь на том, что непосредственно относится к нашей теме. В основу своей систематики Аарне положил сказки европейских народов. В Указателе они делятся на следующие группы: I. Сказки о животных; II. Собственно сказки, куда входят: A) Волшебные сказки, B) Легендарные сказки, C) Новеллистические сказки и D) Сказки о глупом черте (великане); III. Анекдоты. Внутри этих групп сказки объединяются в гнезда по тематическому признаку: каждая сказка (как целостный рассказ, а в ряде случаев — характерный мотив или эпизод) имеет порядковый номер (в первой группе — от 1 до 299, во второй — от 300 до 1199, и в третьей — от 1200 до 1999); в нумерации были оставлены пропуски для внесения новых сюжетов.
Задуманный и выполненный Аарне Указатель и отразил как сильные, так и слабые стороны финской школы, и встретил двоякое отношение со стороны научной общественности. Со временем это отношение, само собой разумеется, распространилось и на международный Указатель Томпсона, выполненный также на основе системы Аарне, но с несравненно более широким привлечением сказочных источников по различным народам. Одним из первых в фольклористике вполне объективно к оценке каталога Аарне подошел С. Ф. Ольденбург. Он отнес его к «наиболее полному» и «наиболее систематизированному» из всех существующих каталогов. Не соглашаясь «кое в чем» с принципами классификации Аарне, он в то же время охарактеризовал его, как «значительный шаг в деле классификации народных сказок», несомненно вызвавший «усиленную работу в этом направлении». Критически оценивая Указатель, Ольденбург, будучи председателем Сказочной комиссии РГО, стремился найти ему практическое применение прежде всего в отечественном сказковедении. Так, в печатном органе Сказочной комиссии, выходившем под его редакцией, регулярно публиковались обзоры новых записей сказок со ссылками на Указатель Аарне. Это позволило оперативно информировать научную общественность о сюжетах, встретившихся в рукописных собраниях сказок, в том числе и таких, которые удалось опубликовать лишь многие годы спустя (некоторые из них остались в рукописях или даже были утеряны, например, сборник Е. П. Невзорова).
При живом участии и помощи С. Ф. Ольденбурга Н. П. Андрееву удалось завершить и издать многолетнюю и трудоемкую работу — перевод Указателя Аарне на русский язык с приспособлением его к русским материалам. Типовой указатель Андреева охватывал сюжеты русских сказок по основным фольклорным сборникам. На том, как создавался этот указатель, какие коррективы вносились при его разработке составитель неоднократно останавливался в своих статьях. Как и Ольденбург, Андреев вовсе не находил каталог Аарне бесспорным во всем и «совершенным вообще». Тем не менее он подчеркивал, что этот каталог «отличается несомненными достоинствами, которые делают его до сих пор незаменимым», что в целом его система «достаточно проста, практична (можно сказать, портативна…) и интернациональна, так как легко может быть применена ко всякому сказочному материалу, допуская возможность дополнений и изменений». И потому, утверждал ученый, «теоретическая перестройка каталога Аарне не должна мешать практическому применению его до тех пор, пока новая система не будет выработана и принята, как лучшая». А. И. Никифоров в статье «Жанры русской сказки», подвергнув критике финскую школу и поставив вопрос о классификации сказок по их функциям, также не ставил, однако, под сомнение практическое значение указателей сюжетов по системе Аарне.
Собственно, эти взгляды на теоретическую и практическую ценность Указателя Аарне разделяются большинством советских сказковедов и сейчас. Более того, с тех пор как С. Ф. Ольденбург и Н. П. Андреев писали о нем, прошло полвека. Система Аарне получила международную известность и распространение. Это в первую очередь и определяет теперь ее ценность. Теоретические взгляды финской школы, которые вызвали ее к жизни, давно уже стали достоянием истории европейской фольклористики. Теперь уже трудно найти фольклориста, который связывал бы с Указателем теоретические иллюзии, которые были ей свойственны. Однако указатели по системе Аарне стали общепризнанными инструментами. Они помогают ориентироваться в сказках того или иного народа, кратчайшим способом отыскать среди публикаций или архивного материала нужные исследователю тексты в максимальном количестве записей. Система Аарне — Томпсона с теоретической точки зрения отличается, конечно, целым рядом недостатков (нечеткость различения сюжета и мотива, мотивов сюжетообразующих и дополнительных сюжетов и сюжетных комбинаций, текста и сюжета; распределение сюжетов по основным группам не отличается единым принципом и т. д.). Обращение к этой системе в наши дни не означает ни желания примириться с ее недостатками, ни полемизировать с ней. Современная фольклористика стремится различать классификации теоретические и прагматические, связанные с практическими потребностями науки (библиографией, библиотечными каталогами, архивными картотеками и т. д.). Напомним еще раз мысль академика В. Штейница, высказанную на симпозиуме по проблемам классификации фольклора в 1964 г. в Москве: лексика может классифицироваться по различным признакам; наихудший способ ее группировки — по алфавиту; однако именно он принят во всем мире при издании словарей, так как очень удобен для быстрого нахождения нужного слова и общеизвестен.
Разумеется, слова В. Штейница нельзя в полной мере отнести к системе Аарне. В то же время она проста, общеизвестна и функционирует уже около 70 лет в международном научном обиходе, указывая на такие признаки, которые дают возможность быстро найти необходимый сюжет (чудесный предмет, чудесный помощник, глупый черт, исправление жены и т. п.). Достоинства системы не ослабевают с течением времени, а скорее, наоборот, усиливаются, так как растет количество построенных на ней национальных указателей, комментариев, сопоставительных таблиц и т. д. И, наконец, пока еще не удалось доказать практическую применимость более совершенных теоретических классификаций. Дело в том, что они обычно направлены на выявление наиболее общих закономерностей (исторических, функциональных, структурных и т. д.), которые в обычных текстах не выступают в чистом виде. Тексты, с которыми имеет дело исследователь, гетерогенны, т. е. сочетают в себе разностадиальные и разнофункциональные элементы. Поэтому, например, весьма убедительные классификационно-типологические схемы, предлагавшиеся в последние годы в советской фольклористике (Е. М. Мелетинским и др.) и давшие много для совершенствования исторических представлений, не были предназначены для учета, описания и систематического распределения целостных текстов.
Позитивная роль, которую сыграла в мировой фольклористике система Аарне, в наши дни уже не может быть предметом дискуссии. Разработка и публикация национальных указателей, как свидетельствует список, приложенный к настоящему изданию, продолжается. К выходившим в прошлые годы указателям по сказкам народов СССР, эстонскому, латышскому, литовскому, ливскому, саамскому, мордовскому и русскому теперь можно присовокупить не только предлагаемый читателю восточнославянский, но и недавно опубликованный грузинский, а также дополненный и пересмотренный латышский. Насколько известно, готовятся указатели литовский (новый), таджикский, армянский и др. Продолжается их публикация и за рубежом. Объем каталогов или указателей в зависимости от охвата материала значительно колеблется в пределах от 38 до 377 страниц (японский каталог Х. Икеды). Подавляющее большинство каталогов выполнено с большой тщательностью и аккуратностью, к некоторым из них прилагаются дополнительные материалы, например, карты местности с обозначением населенных пунктов, где записан тот или иной сюжет, таблицы контаминации сюжетов и пр.
В 1928 г. в серии FFC был напечатан, а затем в 1961, 1964 и 1973 гг. переиздан с дополнениями и уточнениями многонациональный сводный указатель Ст. Томпсона. В мировую фольклористику он вошел как указатель Аарне — Томпсона, и именно на нем теперь основываются вновь публикуемые указатели, в том числе и настоящий. Для своего каталога Томпсон воспользовался системой Аарне и его каталогом, а также всеми вышедшими к тому времени национальными каталогами и другими изданиями, а для второго и последующих стереотипных изданий также некоторыми архивными материалами (венгерскими, югославскими и др.). Многочисленные сведения он почерпнул из фундаментального труда Иоганна Больте и Иржи Поливки, значение которого не утрачено до сих пор.
Издание указателей сказочных сюжетов по системе Аарне вне серийных выпусков FFC началось уже в 20-е гг. Сколь огромный труд приходилось вкладывать составителям в разыскание и упорядочение сказочных материалов, можно судить, например, по каталогу старейшего польского литературоведа и фольклориста Ю. Кшижановского. Мы останавливаемся на указателе Кшижановского, так как это не только лучший из европейских каталогов, но и наиболее авторитетный каталог сказок одного из родственных русским, украинцам и белорусам славянских народов. Первые две части его труда («Сказки о животных» и «Волшебные сказки») вышли в конце 40-х гг., но потребовалось еще пятнадцать лет, чтобы подготовить и издать этот труд полностью, включая разделы о легендах, новеллах, шутках и анекдотах, а также о сказках этиологических, рассказах о духах (быличках) и преданиях. Для выявления сказочных текстов ученому пришлось детально обследовать архивы и огромное количество печатных изданий, в том числе периодику, поскольку, как он говорит, в Польше не было собрания сказок, подобного собраниям братьев Гримм в Германии, А. Н. Афанасьева — в России, П. Сэбийо — во Франции. Придерживаясь в целом системы Аарне — Томпсона и тем самым вовлекая обширный польский материал в международный научный обиход, Ю. Кшижановский дополнил ее новыми сюжетами, обнаруженными в польском сказочном репертуаре, уточнил место отдельных сюжетов в общей системе каталога, внес коррективы в изложение сюжетных схем, сообразуясь с национальной спецификой материала. Важную часть указателя Кшижановского составляют приложения, особенно те из них, которые помогают уяснить тот или иной сюжет в его традиционной контаминации с другими сюжетами, а также дают представление о том, кто и где конкретно его записал (собрал). В них входит и обширный список писателей как средневековых, так и новых с указанием литературно обработанных ими сюжетов народных сказок, что само по себе является значительным вкладом в область изучения взаимоотношений литературы и фольклора.
Итак, каталогизация сказок по системе Аарне — Томпсона, осуществлявшаяся на протяжении последних шести десятилетий, безусловно выдержала испытание временем. Предназначенная главным образом для обслуживания методических и методологических разработок финской школы, она вышла далеко за уготованные ей пределы, найдя широкое признание и практическое применение у фольклористов различных школ и направлений, в том числе и в советской фольклористике. Многочисленные национальные каталоги сказочных сюжетов и сводный каталог Томпсона являются инструментом, без которого в настоящее время не обходится ни один исследователь сказки, в каком бы аспекте и направлении он ее ни изучал. Такой инструмент помогает ученому значительно экономить силы и время на разыскание необходимых материалов, т. е. освобождает его от выполнения механической, подчас очень кропотливой и трудоемкой работы.
Каталогизация сказок с ориентацией на систему Аарне, на наш взгляд, должна быть продолжена и доведена до возможной полноты. Действительно, нельзя, например, мириться с пропусками и непоследовательностью освещения в Указателе Томпсона большой массы славянских сказок, особенно восточнославянских и сказок других народов СССР. Включение национальных сказочных богатств в международный научный оборот будет проходить тем успешнее и интенсивнее, чем в большей мере издаваемые тексты сказок будут сопровождаться ссылками на указатель Аарне — Томпсона или же на национальные указатели, построенные по той же системе. Многолетняя практика зарубежных и советских фольклористов показывает полную целесообразность такой работы. Собственно, она велась у нас с некоторыми перерывами уже начиная с 30-х гг. и сопровождалась, как правило, ссылками на указатель Аарне — Андреева. К ссылкам на общепринятый указатель Аарне — Томпсона прибегают и авторы теоретических статей, нередко снабжая последние специальными сводными таблицами использованных ими сюжетов, подобно тому как это делается в сборниках FFC и журнале «Fabula». Все это способствует налаживанию и укреплению международных контактов фольклористов и облегчает взаимопонимание между ними. Возможно полный учет конкретного материала прольет определенный свет на многие проблемы, волнующие современную сказковедческую мысль.
Что касается сказок славянских народов, то, кроме уже упоминавшихся указателей Н. П. Андреева и Ю. Кшижановского, определенное значение имеют известные издания И. Поливки и Тилле, исследования М. Арнаудова по болгарской сказке, целый ряд хорошо прокомментированных современных изданий сказок — русских, украинских и белорусских, хорватских (М. Бошкович-Стулли), словенских (М. Матичетова), лужицко-сербских (П. Недо), чешских (Я. Еха). Проблемы классификации и систематического описания славянских сказок затрагиваются и в статьях Р. Ангеловой, М. Бошкович-Стулли, В. Гашпариковой, Д. Климовой-Рыхновой, О. Сироватки и др. Однако создание современных указателей-каталогов по единой системе и по всем славянским народам остается одной из насущнейших задач славистической фольклористики. Известно, что одновременно с подготовкой данного Указателя велась работа над другими славянскими указателями в Болгарии, Чехословакии, Югославии.
Предлагаемый Указатель должен одновременно разрешить две задачи. С одной стороны, это как бы три национальных указателя, характеризующих сюжетный репертуар русской, украинской и белорусской сказки; с другой — первый опыт регионального сюжетного указателя. Составители объединили свои усилия для того, чтобы дать сравнительную характеристику восточнославянского историко-этнографического региона — этнической территории расселения трех близкородственных народов, контактировавшихся на протяжении столетий и говорящих на языках, не препятствующих активному взаимному обмену текстами и общему взаимному влиянию в сфере сюжетики, стилистики, варьирования, созданию общего запаса повествовательных формул и т. д.
2
Со времени первого издания «Народных русских сказок» А. Н. Афанасьева (1855 — 1863) — сборника, который, оставаясь до сих пор крупнейшим собранием русских сказок, вместе с тем открыл период научного издания сказок восточнославянских народов, опубликовано свыше ста имеющих научное значение сборников восточнославянских сказок. Количество же фольклорных текстов, вошедших в эти и другие книги, а также разные периодические издания, приближается к 10 000. Из них — русских более 4300, украинских — более 3500, белорусских — более 1800.
Параллельно и в связи с собирательской и издательской деятельностью развивалось теоретическое осмысление восточнославянского сказочного материала: в XIX в. — преимущественно в восточнославянских масштабах, но без четкой этнической дифференциации, затем — в национальных границах и только в последние годы — снова в сравнительном плане. В предвоенные годы итоги сравнительного изучения русских и восточнославянских сказок были подведены в весьма содержательных комментариях к изданию сборника А. Н. Афанасьева (1936 — 1940) и отчасти в комментариях к сборникам сказок М. М. Коргуева, Ф. П. Господарева, Е. И. Сороковикова-Магая и к двухтомной антологии М. К. Азадовского «Русские сказочники. Избранные мастера» (1931 — 1932). Только за последние два десятилетия, кроме многочисленных статей, затрагивавших проблему изучения своеобразия сказок восточных славян, появились такие монографии, как «Русская народная сказка» В. П. Аникина (1959, 1977), «Судьба русской сказки» Э. В. Померанцевой (1965), «Беларуская сказка» Л. И. Барага (1969), «Образы восточнославянской волшебной сказки» Н. В. Новикова (1974), «Русская народная сказка» Н. М. Ведерниковой (1975). Задачам изучения восточнославянских сказок в значительной мере служат появившиеся в последние годы фундаментальные библиографические труды М. Я. Мельц и М. Я. Гринблата*.
(* Мельц М. Я. Русский фольклор. Библиографический указатель, т. 1 — 3. Л., 1961 — 1967; Грынблат М. Я. Беларуская этнаграфiя i фалькларыстыка. Бiблiяграфiчны паказальнiк, 1945 — 1970. Мiнск, 1972.
Сравнительное сказковедение за последние полвека обогатилось столь выдающимися исследованиями, как «Vychodoslavanske pohadky» И. Поливки (1932), «Исторические корни волшебной сказки» В. Я. Проппа (1946), вторым изданием его же монографии «Морфология сказки» (1969), основанных преимущественно на русском материале, а также монографиями Е. М. Мелетинского «Герой волшебной сказки» (1958) и К. Горалека «Slovanske pohadky» (1964). И все же следует признать, что сказки восточнославянских народов — в сравнительном плане — изучены еще далеко недостаточно. Важнейшей проблемой восточнославянского сказковедения остается фронтальное и систематическое сопоставление русского, украинского и белорусского материалов. Исходное значение при этом могло бы иметь сопоставление сюжетного состава сказок трех родственных народов. Именно этой цели и может послужить кроме прочего настоящий Указатель.
При этом надо иметь в виду целый ряд специфических методических трудностей, возникающих при подобном сопоставлении. Прежде всего метод выделения отдельных сюжетов или мотивов в самостоятельные типы, предложенный А. Аарне, в ряде случаев является спорным. Это не может не возбудить некоторого сомнения в объективности количественных оценок соотношения сюжетов. Однако величина возможной ошибки явно уменьшается при массовом учете опубликованных текстов, количество которых, как мы уже говорили, достаточно велико.
И все же сопоставление репертуара сюжетов, характерных для трех этнических традиций, остается условным еще и по другим причинам. Запись всегда фиксирует лишь один из многих актов исполнения; наличие тех или иных сказок в публикациях зависит не только от воли исполнителей, но и от собирателей и издателей. Разумеется, нет оснований предполагать, что собиратели зафиксировали решительно все бытовавшие сюжеты, и все же важнейшее, вероятно, не осталось пропущенным. В указателях, подобных нашему, устанавливается прежде всего наличие того или иного сюжета в национальном репертуаре и только во вторую очередь количество изданных текстов, действительная популярность которых в национальной среде отражается довольно отдаленно.
Восточнославянская сказочная проза обычно несколько условно делится на сказки о животных, сказки фантастические (волшебные и легендарные) и сказки бытовые (новеллистические и анекдотические). В некоторых из этих жанровых групп выделяются разновидности, например, кумулятивные сказки о животных, докучные, анекдотические сказки и т. д. Согласно международной системе каталогизации, в особый раздел объединены сказки о глупом черте, они не чужды фантастики, но тяготеют к анекдотам. Учитывая сказанное, распределение сюжетов сказок в нашем Указателе по основным группам можно представить сравнительной таблицей.
Сказки
Русские
Украинские
Белорусские
I. Сказки о животных
II. Собственно сказки:
a) волшебные
b) легендарные
c) новеллистические
d) сказки о глупом черте
III. Анекдоты
119
II
225
106
137
84
562
336
II
225
132
143
78
425
87
II
199
118
69
60
357
Всего
1233
1339
890
Различное количество сюжетных типов сказок в русских, украинских и белорусских сборниках, вероятно, отчасти связано с тем, что собиратели и издатели уделяли далеко неодинаковое внимание различным видам сказочного фольклора. Следует иметь в виду и то, что, например, множество анекдотов и «баек» (сказок о животных), не имеющих русских и белорусских сюжетных параллелей, представлено в украинском материале лишь в единичных записях. Существенная часть их зафиксирована собирателями в Галиции и Закарпатье, т. е. областях, географически наиболее удаленных от основной этнической территории восточных славян и имевших длительные контакты с народами Центральной Европы. Кроме того, многие из них являются пересказами популярных литературных басен. Поэтому, несмотря на количественные колебания типов сюжетов в сказочном репертуаре отдельных восточнославянских народов (все-таки, вероятно, не случайно особенно ощутимое в таких поздних его слоях, как сказочные анекдоты, басенные повествования о животных), общее ядро восточнославянского репертуара просматривается достаточно отчетливо. Наиболее широко распространенные сюжеты сказок у одного из трех восточнославянских народов, как правило, популярны и у других восточных славян. Судя по количеству публикаций, это:
из сказок о животных — «Лиса крадет рыбу с воза» (1), «Волк у проруби» (2), «Звери в яме» (20А), «Кот, петух и лиса» (61В), «Кот и дикие животные» (103), «Волк-дурень» (122А), «Зимовье животных» (130), «Звери в санях у лисы» (158), «Коза луплена» (212), «Терем мухи» (283В*);
из сказок волшебных — «Победитель змея» (300), «Бой на калиновом мосту» (300А), «Три подземных царства» (301), «Смерть Кащея» (302), «Два брата» (303), «Девушка, встающая из гроба» (307), «Чудесное бегство» (313), «Звериное молоко» (315), «Марко Богатый» (461), «Мачеха и падчерица» (480), «Медный лоб» (502), «Чудесная корова» (511), «Сивко-Бурко» (530), «Конек-горбунок» (531), «Незнайка» (532), «Волшебное кольцо» (560), «Чудесные дары» (563, 564), «Правда и Кривда» (613), «Иван медвежье ушко» (650А), «Безручка» (706), «Чудесные дети» (707);
из сказок легендарных — «Чудесная дудочка» (780), «Кто съел просвирку» (785), «Золотое стремечко» (790), «Ангел на земле» (795), «Поп в козлиной шкуре» (831), «Мстительный святой» (846*);
из новеллистических — «Семилетка» (875), «Три добрых совета» (910В), «Царь Соломон и его неверная жена» (920), «Беззаботный монастырь» (922), «Дядя и племянник» (950), «Солдат и царь» (952), «Жених-разбойник» (955), «Девушка и разбойники» (956В);
из сказок-анекдотов — «Муж в мешке и притворно больная жена» (1360С), «Жена-доказчица» (1381), «Ловкий вор» (1525 А, D), «Дорогая кожа» (1535), «Мертвое тело» (1537), «Шут» (1539), «С того света выходец» (1540), «Мужик выпрашивает у барыни свинью в гости» (1540А*), «Фома Беренников» (1640), «Знахарь» (1641), «Дурак и береза» (1643), «Набитый дурак» (1696), «Влюбленный поп» (1725), «Человек влезает на небо по дереву» (1889К), «Нет козы с орехами» (2015)**.
(** В скобках даются номера сюжетов по Указателю. В Указателе учтены, как правило, только опубликованные тексты.
Наибольшим количеством опубликованных русских, а также украинских и белорусских текстов (свыше 15 по каждому народу) представлены волшебные сказки, отличающиеся особой устойчивостью традиционной формы. Они же имеют обычно и более широкое территориальное распространение, чем сказки некоторых других жанров, например сказки-легенды. Так, популярнейший у восточных славян тип 301 «Три подземных царства» опубликован в более чем 200 русских, украинских и белорусских вариантах, охватывающих большинство районов расселения восточных славян.
Общность восточных славян обнаруживается не только в определенном наборе сюжетов, но и в количественном соотношении. Почти каждый тип волшебной сказки, представленный в русском и украинском материале более чем 14 опубликованными текстами, встречается не менее чем в 10 записях в белорусских сборниках, что при меньшем количестве известных нам белорусских сказок вообще вполне естественно. Исключение составляют «Чудесная птица» (567), «Молодильные яблоки» (551) и «Волшебное зеркальце» (709), имеющие несколько меньше белорусских записей. «Скорый гонец» (665) — единственный сюжет волшебной сказки, с которым связано более 3 русских и более 3 украинских опубликованных вариантов, но который не представлен в белорусских сборниках. И примечательно, что сказок данного типа очень мало также в польских, литовских и латышских публикациях. «Финист ясный сокол» (432) — единственный сюжет, который записан от русских сказочников более 15 раз, но вовсе отсутствует и в украинских, и в белорусских сборниках. Может быть, это объясняется тем, что в русский устный репертуар этот сюжет проник из лубка в довольно позднее время. Большинство волшебных сказок, которые известны в нескольких украинских вариантах, но отсутствуют или редки в русском материале, встречается в белорусских сборниках; широко известные русским, но редко встречающиеся в украинском материале сюжеты «Елена премудрая» (329), «Красавица-жена» (465А) записаны также от белорусских сказочников. А ряд сюжетов, представленных в украинском материале шире, чем в русском, относительно широко представлен и в белорусском: «Юноша служит пастухом у слепых старика и старухи» (321), «Жених-мертвец» (365) и др. Единственная волшебная сказка, известная более чем в 8 украинских записях, но отсутствующая в русских и в белорусских публикациях, — «Любовь к трем апельсинам» (408). Вместе с тем можно отметить лишь единственный сюжет, имеющий четырнадцать русских и три опубликованных белорусских варианта, но не имеющий параллелей в украинском, как, впрочем, и в фольклоре соседних с восточными славянами народов — «Борма-ярыжка» (485). Как это установлено специальным исследованием, ограниченность этнической территории устного бытования данной сказки объясняется тем, что сложилась она не ранее конца XVIII в. на литературной, лубочной русской основе.
В сказочном репертуаре восточнославянских народов есть сюжеты, отсутствующие в фольклоре других народов. Это такие, например, как «Волк и свинья» (106*), «Верлиока» (210*), «Суд орла над вороной» (220А), «Птичий царь Кук» (- 221В*), «Змееборец Кожемяка» (300-2), «Окаменелое царство» (410*), «Скрипач у чертей» (- 677**), «Богач в аду» (- 761А*), «Пьяница входит в рай» (- 800*), «Мстительный святой» (846*). Чем же это объясняется? Сказковедение не может объяснить все отдельные случаи. Более того, надежность выяснения общих закономерностей формирования репертуара каждого народа не очень велика. И все же целый ряд несомненных причин отличий может быть назван уже сейчас. Так, некоторые из только что перечисленных сюжетов (300-2, — 761А*, — 800*) имеют параллели в памятниках древнерусской литературы. Отметим также специфическую группу русских, украинских и белорусских сказок о былинном богатыре Илье Муромце (- 650С*). Они связаны не только с устной (сказочной и былинной), но и с русской рукописной и лубочной традицией. Характерно, что они получили распространение также и среди латышей, эстонцев, коми, карел, манси, марийцев, чуваш, эвенков, якутов и других народов СССР на их родном языке. Связаны с давней рукописной традицией и встречаются только в русских и восточнобелорусских записях сказки типа «Борма-ярыжка» (485) и популярные у русских, но редкие в белорусских и украинских записях сказки о Бове-королевиче (707В*), Еруслане Лазаревиче (- 650В*), Портупее-прапорщике (301D*). Последний сюжетный тип распространен также в литовской народной среде, а в последнее время опубликованы башкирские и татарские варианты, довольно своеобразные, но явно восходящие к русским источникам. Весьма характерны для сказочного репертуара всех восточнославянских народов «Терем мухи» (283В*), «Бой на калиновом мосту» (300А), «Катигорошек» (312D), «Свинка золотая щетинка» (530А), «Горе» (735А) и некоторые разновидности сюжетов о неверной сестре и жене-колдунье, сказки о железном волке (315) и царской собаке (449). Возможно, от восточнославянских рассказчиков такие сказки тоже были восприняты другими рассказчиками и поэтому встречаются изредка в западнославянских, балтских, балканских сборниках, а некоторые (300А, 312D, 449, 530А, 735А) и в современных сборниках башкирских, казахских, татарских сказок.
Общее в репертуаре восточных славян отнюдь не заслоняется специфическими особенностями сказочного репертуара отдельных народов. Русский материал, в частности, отличается замечательным разнообразием типов сказок о чудесных силачах-богатырях (650), о Мороке (664), о Правде и Кривде (613), а украинский — разнообразием особых сказок об Одноглазке (511), об оживленной неверной жене (612) и др. Необычайным разнообразием некоторых типов сказок отличается и белорусский материал. Причем одни и те же сюжетные типы, например «Жених-мертвец» (365), «Волшебное кольцо» (560), «Две доли» (735), «Горе» (735А), имеют в украинских и белорусских сборниках по нескольку особых разновидностей, правда часто представленных единичными записями.
Специфика отражения действительности сказками каждого народа связана с некоторыми традиционными жанровыми особенностями. Так, в украинских «байках», которые особенно близко соприкасаются с бытовой народной сатирой, чаще, чем в русских и белорусских сказках о животных, можно встретить развернутое изображение быта и типов крестьян. В то же время в севернорусских сказках о животных, отличающихся особой архаичностью формы, отмечены отголоски глубокой старины, детали древнерусского быта. Например, в заонежской русской сказке типа «Звери бегут от кончины мира» (20С) курица восклицает: «- Петух, беда — паны наехали, стреляют, палят, нас убивают. Побежим, петух». Этот эпизод явно напоминает заонежские предания о польско-шведских интервентах XVII в. Исторический колорит Московской Руси ощутим в сказках о лисе-сутяжнице (170) и лисе-исповеднице (61А).
В сказочном материале каждого из трех восточнославянских народов особенным образом проявляются непосредственные межнациональные фольклорные связи, выходящие за пределы этнической территории восточных славян. Так, не случайно такой не традиционный для восточнославянского фольклора сюжет, как «Король и мужик» (- 1660*), популярный только в Польше, встречается именно в сборнике Федеровского, материалы которого записаны в западной части Белоруссии. В том же сборнике опубликован столь же необычный для восточнославянского, но характерный только для литовского фольклора сюжет «Невыносимая сытость» (716*).
Записан ряд сказок, бытовавших у одного или двух народов и неизвестных третьему. Следует отметить, что зафиксированы все возможные случаи группировок этнических связей — русско-украинские, русско-белорусские, украинско-белорусские (ср., например, не учтенные Томпсоном и обозначенные в нашем Указателе особыми номерами сюжетные типы: — 227**, — 839С*, — 1618*, — 1619*, — 1687**, — 2084*); их немного, как немного и сюжетных типов, отмеченных исключительно в русском, украинском или белорусском сказочном репертуаре. Следовательно, восточнославянская этнокультурная общность была сложной по своей структуре. При наличии общего ядра отдельные группы сюжетов имели ареалы разной конфигурации. Это несомненно отражает не только длительность истории восточных славян, но и их расселение на обширной территории, разнообразие контактов с соседними народами и интенсивность их межэтнических отношений.
Изучение восточнославянской фольклорной исторической общности неизбежно ведет к сопоставлению ее со столь же закономерно сложившимися, но более широкими региональными и былыми историческими общностями — славяноязычной, славяно-балтской, славяно-балто-германской, славяно-балканской, центральноевропейской, восточноевропейской и со стремительно развивающейся общностью советских народов в масштабах Советского Союза, включающей народы и родственные и неродственные по происхождению и языку. Систематическое исследование этой проблемы — дело будущего. Значительную роль при этом могло бы сыграть картографирование сюжетов, опирающееся на современную их каталогизацию.
Сюжетный репертуар волшебных сказок восточнославянских народов в последние ближайшие к нам века, по-видимому, не столько расширялся, сколько удерживался в своих прежних границах, обогащаясь непрерывным притоком новых вариантов. Традиционные сюжеты творчески переосмысливать, видимо, прежде всего путем контаминаций сюжетов, так как многообразие контаминационных приемов именно и составляет существенную черту мастерства восточнославянских сказочников. В то же время интенсивное развитие новеллистических, бытовых сатирических сказок дало определенное число оригинальных сюжетов. В наиболее популярных контаминациях сюжетов русских, украинских и белорусских сказок также проявляется фольклорная общность восточных славян и одновременно взаимодействие восточнославянского и иноэтнического сказкотворчества. Об этом говорит помещенная в приложении таблица контаминаций (см. с. 395 — 397). В ней выделены полужирным шрифтом наиболее постоянные сочетания сюжетов-мотивов в сказках многих народов мира. Некоторые контаминации, характерные для западнославянского фольклорного материала, встречаются и у восточнославянских народов (365 + 407; 559 + 530; 759 + 796*). Другие встречаются в сказках народов Западной Европы чаще, чем в сказках восточных славян (451 + 707; 511 + 510А; 559 + 571; 706 + 706С; 706 + 709; 707 + 709). Наконец, третьи стали под влиянием русской сказочной традиции обычными также для сказок неславянских народов СССР, например, башкир, татар, казахов (301 + 650А; 300А + 513А; 301D* + 532; 313Н* — в разных соединениях; 400 + 402; 465А + 569; 511 + 403; 502 + 532 + 530А; 552 + 554 + 302 + 518; 567 + 303; 567 + 735; 1380 + 1537 и др.). В известных по восточнославянским и балтским фольклорным сборникам жанровых сплавах и сюжетных контаминациях сказки «Волк-дурень» (122А) и легенды о происхождении волка, возможно, отразилась древняя славяно-балтская культурная общность. Традиционные исключительно для восточнославянского фольклора или для фольклора только двух или даже одного из восточнославянских народов сюжетные контаминации встречаются в разделе сказок о животных в большей мере, чем в других разделах Указателя. Так, для русских, украинских и белорусских сказок типичны контаминации 248А* + 154; 154 + 1030; 101 + 100; 122А + 121; для русского и украинского репертуара — 37 + 218В* + 1960G, 303 + 567; для белорусского и украинского — 2025 + 158 + 1 + 2 + 3 + 4; 101 + 100 + 102; 101 + 100 + 102 + 104; для русских сказок характерны контаминации 43 + 15; для украинских — 70 + 68В* и 61В + 103.
Таблица охватывает контаминации, неоднократно отмеченные в опубликованном материале, и не отражает проявляющиеся в них некоторые жанровые различия русских, украинских и белорусских сказок. Так, например, в волшебно-героических сказках украинского народа нередко и весьма своеобразно срастаются фантастические и анекдотические сюжеты-мотивы — 304 + 1920С (Чубинский, I, с. 212 — 216); 312D + 1049 + 1060 + 1063 (Етногр. зб., XXIX, 17); 312D + 725 (Етногр. зб., XXIX, 21). Подобные сочетания, однако, не отличаются устойчивостью, как и часто встречающиеся в белорусском материале сочетания сюжетов легенд и анекдотов (например, о глупом черте), легенд и волшебных сказок. Также не отличаются устойчивостью и не учтены в таблице встречающиеся в русских сказках о животных весьма сложные уникальные сцепления сюжетов-мотивов, например: 1 + 2 + 3 + 4 + 43 + 30 + 170 + 61А (Афанасьев, 1); 238В* + 20А + 15 + 1 + 2 + 3 + 4 (Красноженова, 29); 170 + 158 + 20А + 21 + 248А* + 154 (Чернышев, 33). Жанровые разновидности русских сказок отличаются большей замкнутостью и дифференцированностью. Примечательно, что такие популярные сюжеты, как «Победитель змея», имеют в украинских и белорусских сказках менее устойчивый набор контаминируемых с ними других сюжетов, чем в русском. С другой стороны, традиционные для русских сказок контаминации сюжетов о победителях змея являются традиционными также и для сказок украинцев и белорусов.
Проблема сюжетных контаминаций — одна из наиболее сложных проблем сказковедения. Исследования Н. М. Ведерниковой показали, что контаминациями следует считать сложные сюжеты, составные элементы которых бытуют самостоятельно. Это влечет за собой новые вопросы. Считать ли сюжет контаминированным, если составляющие его элементы встречаются в качестве самостоятельных сюжетов не у одного и того же, а и у других народов? Если какой-либо этнической традиции свойственны устойчивые контаминации, можно ли их считать вторичными, не изначальны ли они? С проблемой контаминаций связан также вопрос о причинах того, что тексты, опубликованные в известных сборниках, довольно часто не описываются одним номером указателя, а только сочетанием двух или даже трех-четырех. Все это контаминации или за этим явлением кроется какой-то порок метода типологизации сюжетов, принятого Аарне? Известно, что об этом писал еще Н. П. Андреев в статье «Система Аарне и каталогизация русских сказок». Он показал, что 22 текста из сборника М. К. Азадовского «Сказки Верхпеленского края» описываются двумя или тремя номерами. Можно привести и другой пример. В сводной таблице, помещенной во второй книге сказок М. М. Коргуева, 25 из 70 описанных текстов обозначены более чем одним номером, причем встречаются тексты, которые описываются 5 — 7 номерами. Будущие исследования, видимо должны ответить и на этот вопрос. Составители могут только напомнить, что Указатель не преследует цели отвечать на все вопросы, которые могут возникнуть в ходе изучения сказки, а лишь призван помочь сориентироваться в накопленном фольклористическом материале. В связи с тем, что сюжеты расположены в Указателе гнездами и группами, некоторые из них содержат сходные или одинаковые мотивы, а также в связи с отмеченным выше процессом вариационного контаминирования следует иметь в виду, что для исследования любого сюжета необходимо тщательное изучение его взаимоотношений с сюжетами родственными или соприкасающимися.
3
Сравнительный Указатель обобщает результаты предшествовавших работ в области систематизации русского, украинского и белорусского сказочного материала. Установленное Аарне-Томпсоном расположение сюжетов тематическими гнездами и деление сказочного материала на основные отделы и подотделы сохраняются. В основу краткого изложения ряда сюжетов положены аннотации Н. П. Андреева, В. Я. Проппа и Аарне-Томпсона. При этом составители Указателя стремились подчеркнуть особенности, характерные для сказок восточнославянских народов. Материалы указателей Андреева и Проппа по русской сказке, Андреева по украинской (в рукописи) значительно дополнены и уточнены как за счет вновь появившихся, так и старых публикаций, оставшихся вне поля зрения этих составителей (собрания Андроникова, Белкина, Бишева, Герасимова, Машкина, Резановой, отчасти Калинникова и др.).
Выявлено значительное количество произведений сказочной народной прозы, сюжеты которых не имеют параллелей в опубликованных каталогах, в связи с чем в Указатель введены новые номера. Все дополнительные к Аарне-Томпсону, т. е. вакантные в международном Указателе номера, отмечаются тире и звездочкой (или несколькими звездочками, если в Указателе Томпсона номер был отмечен дополнительным знаком). Уже в Указателе Аарне-Томпсона типы были расчленены на подтипы, обозначенные заглавными буквами латинского алфавита. В данном Указателе, когда это необходимо, вводятся новые подтипы, не учтенные Указателем Аарне-Томпсона, и обозначаются последующими буквами латинского алфавита. В том случае, если дополнительный номер имеет в Указателях Андреева и Кшижановского другое цифровое обозначение, вслед за этим номером ставится знак равенства и номер Андреева (АА) или Кшижановского (К).
При повторной публикации (если указания на нее были необходимы) после ссылки на первоисточник в скобках дается со знаком равенства ссылка на повторное издание. Принятый порядок, с одной стороны, позволяет установить не номинальное, а фактическое наличие опубликованных вариантов того или иного сказочного сюжета (типа). С другой — разграничение вариантов и перепечаток дает возможность использовать наиболее доступный и достаточно авторитетный печатный источник. Записи разных лиц и разных лет от одного сказочника, опубликованные в нескольких изданиях, в Указателе учтены как самостоятельные варианты. Нередко собиратели сопровождали публикации текстов замечаниями об имеющихся в их распоряжении вариантах сказок, приводили примеры разночтений, особых поворотов сюжета, особых концовок и т. п., например, Е. Р. Романов в «Белорусском сборнике». Ссылки на разночтения, если они не выделены в сборниках соответствующим образом (номером, буквой), в Указателе не даются.
Варианты каждого сюжетного типа перечисляются тремя раздельными группами по трем народам: сказки русские (Р.), украинские (У.) и белорусские (Б.). В каждой группе они располагаются в хронологическом порядке первой публикации. Этот принцип не соблюдается, когда в одном сюжетном типе наряду с другими представлены сказки из различных томов многотомных изданий, вышедших в разные годы. Тогда, как правило, за исходную дату берется год выпуска первого из упоминаемых томов, и все сказки данного сюжетного типа из разных томов такого издания даются подряд. В ссылке на каждый источник обычно указывается том (часть, выпуск) издания и номер текста, если нумерация в сборнике сплошная; номер и страницы, если отдельные разделы сборника имеют свою нумерацию, или только страницы, если нумерация отсутствует. В тех случаях, когда можно без особого труда сориентироваться в материале определенного раздела сборника, ссылка дается только на номер текста, обозначенный арабскими цифрами. Если вариант приблизительно или частично соответствует тому сюжетному типу, к которому он отнесен, страницы или номер берутся в скобки. Названия источников в Указателе даны в виде условных сокращений, список которых помещен на с. 29 — 51.
Кроме основной части, Указатель имеет приложения: указатель контаминаций сюжетов, таблица соотношений указателей Аарне-Томпсона и Аарне-Андреева, библиография важнейших исследований о сказках восточных славян, указатели и материалы к указателям сюжетов сказок и других повествовательных жанров, географический указатель, дающий информацию о записях сказок в той или иной области (губернии).
Составители стремились к максимальному учету опубликованных материалов, имеющих научную ценность: сказок из фольклорных сборников, в том числе научно-популярных, если они являются первоисточниками, из фольклорно-этнографических работ, диалектологических хрестоматий, исследований, а также сказок, печатавшихся в периодических отечественных и зарубежных изданиях («Живая старина», «Этнографическое обозрение», «Киевская старина», «Жите i Слово» и др.). Кроме них, в Указателе учтены сказки лубка и «серых» изданий XVIII — первой половины XIX в., представляющие для исследователя несомненный интерес, поскольку дают возможность хоть бы приблизительно судить о том, какова была сказка в период, предшествовавший научной записи. Как на первоисточники даются ссылки на опубликованные на других языках переводы сказок, если эти сказки ранее не печатались в оригинале. В виде исключения даются ссылки на некоторые примечательные неопубликованные материалы (в частности на рукопись А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки не для печати. 1857 — 1862», хранящуюся в Институте русской литературы АН СССР) в тех случаях, когда тексты этой рукописи не были опубликованы.
Сюжетные типы сказок не всегда соответствуют жанровым рубрикам. Один и тот же в своей основе сюжет может в одном случае быть реализован как в тексте волшебной сказки, так и сказки-легенды. Иной сюжет представлен обычно как бытовой, но в некоторых своих вариантах получает фантастическую трактовку. Бывает и так, что сюжетный мотив, известный по традиционным сказкам многих народов, в сказках некоторых других народов получает самостоятельную разработку или, напротив, то, что в одних сказках — самостоятельный сюжет, в других — только сюжетный мотив, эпизод. Вместе с тем не имеет абсолютного значения группировка сюжетов по персонажам, в частности по категориям животных, поскольку в одних вариантах того или иного сюжетного типа основными персонажами в ряде случаев выступают волк или медведь, журавль или аист.
Условным является определение этнической принадлежности некоторых текстов. В этом составители видят одно из выражений специфики восточнославянской сказки в целом. Так, например, как белорусские учтены сказки из «Смоленского этнографического сборника» В. Добровольского, в котором помещены записи, сделанные в последней четверти XIX в. в западных уездах Смоленской губернии на диалектах, переходных от белорусского языка к русскому. Тогда в этих районах белорусский фольклорный материал не поддавался отграничению от русского. И, напротив, как русские в Указателе представлены сказки уроженца Белоруссии Ф. П. Господарева (1865 — 1938), записанные от него на русском языке в Карелии, где сказочник прожил около 30 лет. Между тем значительная часть его устного репертуара, не поддающаяся четкому вычленению, несомненно сложилась еще на традиционной почве белорусского фольклора. Также условно учитываются как белорусские сказки собрания Карловича, записанные в Лидском и Новогрудском уездах и опубликованные на польском языке. Записи Чубинского, сделанные в Дрогичинском, Кобринском и Брест-Литовском уездах Гродненской губернии отнесены к украинским, хотя они одновременно связаны и с местной фольклорной традицией. Как украинские в Указатель включены также сказки сборника Финцицкого, записанные в середине прошлого века в Закарпатье на украинском языке, но опубликованные впервые в венгерских переводах (в 1973 г. изданы на украинском языке в переводе с венгерского). Ввиду трудности разграничения сказок сборника «Материалы по этнографии Гродненской губернии» Е. Р. Романова лишь в языковом отношении, часть текстов, опубликованных на близком украинскому языку диалекте, учитывается не только в белорусских, но и в украинских разделах Указателя. Сказки польских сборников (например, Кольберга), записанные на белорусской и украинской этнических территориях, если нет данных, что они были рассказаны на польском языке, условно учитываются как белорусский и украинский материал. В сборнике Афанасьева абсолютно преобладают русские сказки, но достаточно определенно выделяются сказки украинские и белорусские. Поскольку же русский фольклор сочетается здесь с украинским и белорусским весьма цельно, эти сказки учитываются нами в этнической группе русских сказок, но при этом сопровождаются особыми пометками — (У.) и (Б.). Те же тексты повторно учтены как украинские или белорусские сказки. В Указателе отмечены восточнославянские сказки, записанные и там, где русские, украинцы или белорусы не составляют большинства населения, — в национальных республиках Советского Союза и за рубежом. Это, например, русские сказки Башкирии, Татарии, Удмуртии, Карелии, Литвы, Латвии, Эстонии; украинские сказки юго-восточных областей ПНР, Восточной Словакии, Венгрии, Югославии и Дальнего Востока; белорусские сказки Восточной Латвии, Белостоцкого воеводства Польши и Сибири.
Как правило, в Указателе принимается во внимание только первая публикация сказки в специальных сборниках. Однако в тех случаях, когда текст был перепечатан из периодического издания научного характера, оно указывается как первоисточник. Когда же наиболее полным или распространенным изданием фольклорного сборника является не первое, а второе, ссылки даются на него. Так, первое издание сборника К. Вуйчицкого «Klechdy» вышло в Варшаве в 1837 г., но ссылки даны на его второе дополненное издание 1851 г. Восемь белорусских сказок в записи М. А. Дмитриева, переданных им в рукописи А. Н. Афанасьеву, и почти одновременно напечатанных и в сборнике Афанасьева, и в «Гродненских губернских ведомостях» (1864), были включены потом в книгу М. А. Дмитриева «Опыт собрания песен и сказок крестьян Северо-Западного края» (Гродно, 1868), а затем во второе расширенное ее издание, в котором название было несколько изменено: «Собрание песен, сказок, обрядов и обычаев крестьян Северо-Западного края» (Вильна, 1869). На последнюю книгу и даны ссылки в Указателе. Параллельно учитывается в скобках публикация записей Дмитриева в сборнике Афанасьева.
Ссылки на «Народные русские сказки» Афанасьева (впервые опубликованы в 1855 — 1863 гг. в Москве) и на его «Народные русские легенды» (впервые опубликованы в 1859 г. в Лондоне, а затем без каких-либо изменений в 1860 г. в Москве, но были конфискованы) даются по последним их научным изданиям. Но, поскольку в трехтомник сказок Афанасьева 1957 г. не вошли некоторые материалы предшествующих изданий, ссылки в таких случаях даются на эти издания. Сравнительно немногочисленные печатные источники сборника сказок Афанасьева раскрываются главным образом в пределах лубка, «серых» изданий XVIII — начала XIX в. и ранних собраний сказок Авдеевой, Бронницына и др. Из 77 текстов анонимно изданного в 1872 г. в Женеве сборника Афанасьева «Русские заветные сказки» только 13 текстов были перепечатаны в приложении к третьему тому «Народных русских сказок» (1940), но, кроме того, в этот том вошли еще 20 сказок из рукописи Афанасьева «Народные русские сказки не для печати. 1857 — 1862». Она содержит около 150 текстов. В нашем Указателе учтены все сказочные тексты уникального женевского сборника и параллельно отмечены по изданию 1940 г. номера переизданных текстов. Отмечены также сказки, впервые изданные в советское время по рукописи и вошедшие в третий том афанасьевских сказок издания 1940 г. Тексты «Великорусских сказок в записях И. А. Худякова» (первое издание 1860 — 1862 гг.) указаны по академическому изданию 1964 г., а тексты сборника «Материалы по этнографии Вологодской губернии» Н. А. Иваницкого — по единственному полному первому изданию этой книги (1890), но вместе с тем в скобках отмечаются страницы и второго ее издания (Вологда, 1960).
В связи с тем, что в последние годы осуществляются многотомные научные издания (своды) белорусского и украинского фольклора, в которые входят тома сказок, составленные как из новых записей, так и из материалов, взятых из ранее опубликованных фольклорных сборников, и учитывая научное значение этих серий, в Указателе учтены не только первые публикации сказок, но и перепечатки, вошедшие в эти тома. Ввиду того, что такие сборники избранных украинских сказок, как «Украïнськi народнi казки, легенди, анекдоти» Г. С. Сухобрус и В. А. Юзвенко (1957), «Украïна смiєтся» Ф. И. Лаврова и И. П. Березовского (1960), «Мудрий оповiдач» И. П. Березовского (1962, 1969), «Дiдо-Всевiдо» П. В. Линтура (1969) и некоторые другие вошли в научный обиход, переизданные в этих книгах сказки тоже отмечаются.
Составители стремились по возможности ограничиться сюжетами сказочной народной прозы. Материалы, явно относящиеся к несказочной прозе, например из сборников Соколовых, Чубинского, Федеровского, не учитывались. Анекдоты («присловья») со слабо выраженной сюжетной основой отмечены лишь частично. Недостаточно четкими являются границы между сказками на былинные сюжеты и прозаическими пересказами былин. Поэтому составители в основном учитывали тексты сказок о богатырях из сказочных сборников и лишь частично привлекали прозаические тексты из сборников былин. То же самое относится к произведениям сказочно-былинного (песенного) характера.
Ряд неучтенных нами сборников конца прошлого века и более позднего времени, хотя и назван их составителями книгами народных сказок, не отвечает научным принципам издания фольклорных материалов: тексты или не паспортизированы, или являются в сущности литературными пересказами, переделками народных сказок, или, наконец, своеобразными их переложениями для детского чтения. Вместе с тем исследователям народных сказок следует иметь в виду, что некоторые из таких сборников, например книга для детей «Сказки из Мурома» В. Светозарова, дают определенное представление о сюжетном репертуаре народных сказочников.
Безусловное научно-общественное значение имело издание популярных сборников-антологий Н. Л. Бродского, Ю. М. Соколова и хрестоматии Э. В. Померанцевой. Однако, поскольку их тексты перепечатаны из ранее опубликованных научных сборников, они даются только по первым публикациям. Антология М. К. Азадовского «Русская сказка. Избранные мастера» (1932) в Указателе учтена, так как она оснащена научным аппаратом и вошла в исследовательский обиход.
В Указателе также не отражены издания сказок в обработке писателей (В. Жуковского, А. Пушкина, П. Ершова, С. Аксакова, Г. Данилевского, Л. Толстого, И. Франко, Я. Барщевского, Я. Коласа, А. Н. Толстого и др.). Эти произведения должны быть учтены в специальном Указателе литературных параллелей к народным восточнославянским сказкам. Исключение составляет сборник польского писателя А. Глинского «Bajarz polski» (1-е изд. 1853 г.), имеющий особое значение как один из ранних литературных пересказов народных белорусских сказок. Не учтены нами и псевдофольклорные тексты, например из сборника И. Сахарова «Русские народные сказки» (1841). Поскольку неполные издания сборников В. Н. Добровольского (Смоленск, 1954) и Д. Н. Садовникова (Куйбышев, 1952), сборников сказок М. М. Коргуева (Петрозаводск, 1944), Е. И. Сороковикова-Магая (Улан-Удэ, 1947) и И. Ф. Ковалева (Горький, 1953) в отличие от предыдущих их изданий имеют популярный характер, ссылки на эти книги в Указателе отсутствуют.
Систематизация и классификация неизданных сказок — следующий этап работы фольклористов. Больших коллективных разысканий требует сравнительное аналитическое обозрение десятков тысяч необработанных фольклорных текстов, хранящихся в рукописных фондах академических и других научно-исследовательских институтов, а также высших учебных заведений, республиканских, краевых и областных архивов, музеев, Домов народного творчества и частных коллекций на всей территории расселения восточных славян в государственных границах Советского Союза и других стран. Следует подчеркнуть, что в некоторых научных центрах такая работа уже проводится в настоящее время. Сведения о сказках, тексты которых хранятся в архиве Института искусствоведения, этнографии и фольклора АН БССР содержатся в Указателе сюжетов белорусских сказок К. П. Кабашникова. Архивные материалы Института искусствоведения, фольклора и этнографии АН УССР можно найти в комментариях к отдельным томам сказок свода «Украïньска народна творчiсть». Сведения о неизданных русских сказках фонда Института языка, литературы и истории Карельского филиала АН СССР имеются в приложениях к сборникам Д. М. Балашова (1970), А. П. Разумовой и Т. И. Сенькиной (1974), в сборнике А. И. Никифорова (1961). В качестве образца, на который могли бы ориентироваться все архивы страны, хранящие сказки, следует назвать указатель кафедры русской литературы Горьковского университета, составленный К. Е. Кореповой, Ф. С. Эдельман и Т. М. Волковой.
Указатель является коллективным трудом. Составители отделов: русского — Н. В. Новиков, украинского — И. П. Березовский (при участии А. Ю. Брицыной), белорусского — Л. Г. Бараг и К. П. Кабашников. Общее руководство осуществлялось восточнославянским сектором Института этнографии Академии наук СССР. Составители признательны Ю. И. Смирнову за ценные библиографические указания и помощь при подготовке рукописи. Они также благодарны за советы рецензентам В. И. Ереминой, Б. Н. Путилову и принявшим участие в обсуждении рукописи В. И. Аникину, А. И. Баландину, В. Н. Гацаку, Н. И. Кравцову, Э. В. Померанцевой и В. К. Соколовой.
(«Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка», Ленинград. «Наука» — 1979 г., стр. 3 — 28)
Русский