Как Владимир-князь да стольно-киевский
Поразгневался на старого казака Илью Муромца,
Засадил его во погреб во глубокии,
Во глубокий погреб во холодныи
Да на три-то года поры-времени.
А у славного у князя у Владимира
Была дочь да одинакая;
Она видит: это дело есть не малое,
А что посадил Владимир-князь да стольно-киевский
Старого казака Илью Муромца
В тот во погреб во холодныи;
А он мог бы постоять один за веру, за отечество,
Мог бы постоять один за Киев-град,
Мог бы постоять один за церкви за соборные,
Мог бы поберечь он князя да Владимира,
Мог бы поберечь Апраксу-королевичну.
Приказала сделать да ключи поддельные,
Положила-то людей да потаенныих,
Приказала-то на погреб на холодныи
Да снести перины да подушечки пуховые,
Одеяла приказала снести теплые,
Она ествушку поставить да хорошую
И одежду сменять с нова на ново
Тому старому казаку Илье Муромцу.
А Владимир-князь про то не ведает.
И воспылал-то тут собака Калин-царь на Киев-град,
И хотит он розорить да стольный Киев-град,
Чернедь-мужиков он всех повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить,
Князю-то Владимиру да голова срубить
Да со той Апраксой-королевичной.
Посылает-то собака Калин-царь посланника,
А посланника во стольный Киев-град,
И дает он грамоту посыльную,
И посланнику-то он наказывал:
«Как поедешь ты во стольный Киев-град,
Будешь ты, посланник, в стольнеем во Киеве
Да у славного у князя у Владимира,
Будешь на его широком дворе,
И сойдешь как тут ты со добра коня,
Да и спущай коня ты на посыльный двор,
Сам поди-ко во палату белокаменну;
Да пройдешь палатой белокаменной,
Да и войдешь в его столовую во горенку,
На пяту ты дверь да поразмахивай,
Не снимай-ко кивера с головушки,
Подходи-ко ты ко столику к дубовому,
Становись-ко супротив князя Владимира,
Полагай-ко грамоту на золот стол,
Говори-тко князю ты Владимиру:
«Ты, Владимир-князь да стольно-киевский,
Ты бери-тко грамоту посыльную
Да смотри, что в грамоте написано,
Да гляди, что в грамоте да напечатано;
Очищай-ко ты все улички стрелецкие,
Все великие дворы да княженецкие,
По всему-то городу по Киеву,
А по всем по улицам широкиим
Да по всем-то переулкам княженецкиим
Наставь сладкиих хмельных напиточек,
Чтоб стояли бочка о бочку близко-поблизку,
Чтобы было у чего стоять собаке царю Калину
Со своими-то войсками со великими
Во твоем во городе во Киеве»».
То Владимир-князь да стольно-киевский,
Брал-то книгу он посыльную,
Да и грамоту ту распечатывал,
И смотрел, что в грамоте написано,
И смотрел, что в грамоте да напечатано,
А что велено очистить улицы стрелецкие
И большие дворы княженецкие,
Да наставить сладкиих хмельных напиточек
А по всем по улицам широкиим
А по всем-то переулкам княженецкиим.
Тут Владимир-князь да стольно-киевский
Видит: есть это дело не малое,
А не мало дело-то, великое,
А садился-то Владимир князь да на червленый стул,
Да писал-то ведь он грамоту повинную:
«Ай же ты, собака, да и Калин-царь!
Дай-ко мне ты поры-времечки на три году,
На три году дай и на три месяца,
На три месяца да еще на три дня,
Мне очистить улицы стрелецкие,
Все великие дворы да княженецкие,
Накурить мне сладкиих хмельных напиточек
Да и наставить по всему-то городу по Киеву
Да и по всем по улицам широкиим,
По всим славным переулкам княженецкиим».
Отсылает эту грамоту повинную,
Отсылает ко собаке царю Калину;
А и собака тот да Калин-царь
Дал ему он поры-времечки на три году,
На три году дал и на три месяца,
На три месяца да еще на три дня.
Еще день за день ведь как и дождь дождит,
А неделя за неделей как река бежит.
Прошло поры-времечки да на три году,
А три году да три месяца,
А три месяца и еще три-то дня;
Тут подъехал ведь собака Калин-царь,
Он подъехал ведь под Киев-град
Со своими со войсками со великими.
Тут Владимир-князь да стольно-киевский,
Он по горенке да стал похаживать,
С ясных очушек он ронит слезы ведь горючие,
Шелковым платком князь утирается,
Говорит Владимир-князь да таковы слова:
«Нет жива-то старого казака Ильи Муромца:
Некому стоять теперь за веру, за отечество,
Некому стоять за церкви ведь за божии,
Некому стоять-то ведь за Киев-град,
Да ведь некому сберечь князя Владимира
Да и той Апраксы-королевичной!»
Говорит ему любима дочь да таковы слова:
«Ай ты, батюшко Владимир-князь наш стольно-киевский!
Ведь есть жив-то старыя казак да Илья Муромец;
Ведь он жив на погребе на холодноем».
Тут Владимир-князь-от стольно-киевский,
Он скорешенько берет да золоты ключи
Да идет на погреб на холодныи,
Отмыкает он скоренько погреб да холодныи
Да подходит ко решеткам ко железныим,
Растворил-то он решетки да железные:
Да там старыя казак да Илья Муромец,
Он во погребе сидит-то, сам не старится;
Там перинушки, подушечки пуховые,
Одеяла снесены там теплые,
Ествушка поставлена хорошая,
А одежица на нем да живет сменная.
Он берет его за ручушки за белые,
За его за перстни за злаченые,
Выводил его со погреба холодного,
Приводил его в палату белокаменну.
Становил-то он Илью да супротив себя,
Целовал в уста его сахарные,
Заводил его за столики дубовые,
Да садил Илью-то он подли себя,
И кормил его да ествушкой сахарною,
Да поил-то питьицем да медвяныим,
И говорил-то он Илье да таковы слова:
«Ай же, старыя казак да Илья Муромец!
Наш-то Киев-град нынь в полону стоит,
Обошел собака Калин-царь наш Киев-град
Со своими со войсками со великими.
А постой-ко ты за веру, за отечество,
И постой-ко ты за славный Киев-град,
Да постой за матушки божьи церкви,
Да постой-ко ты за князя за Владимира,
Да постой-ко за Апраксу-королевичну!»
Так тут старыя казак да Илья Муромец,
Выходил он со палаты белокаменной,
Шел по городу он да по Киеву,
Заходил в свою палату белокаменну,
Да спросил-то как он паробка любимого,
Шел со паробком да со любимыим
А на свой на славный на широкий двор,
Заходил он во конюшенку в стоялую,
Посмотрел добра коня он богатырского.
Говорил Илья да таковы слова:
«Ай же ты, мой паробок любимыи,
Верный ты слуга мой безызменныи,
Хорошо держал моего коня ты богатырского!»
Целовал он его в уста сахарные,
Выводил добра коня с конюшенки стоялыи
А и на тот на славный на широкий двор.
А и тут старыя казак да Илья Муромец,
Стал добра коня он заседлывать:
На коня накладывает потничек,
А на потничек накладывает войлочек,
Потничек он клал да ведь шелковенький,
А на потничек подкладывал подпотничек,
На подпотничек седелко клал черкасское,
А черкасское седелышко недержано,
И подтягивал двенадцать подпругов шелковыих,
И шпилечики он втягивал булатные,
А стремяночки покладывал булатные,
Пряжечки покладывал он красна золота, —
Да не для красы-угожества,
Ради крепости все богатырскоей:
Еще подпруги шелковы тянутся, да оны не рвутся,
Да булат-железо гнется, не ломается,
Пряжечки-ты красна золота,
Они мокнут, да не ржавеют.
И садился тут Илья да на добра коня,
Брал с собой доспехи крепки богатырские:
Во-первых, брал палицу булатную,
Во-вторых, брал копье мурзамецкое,
А еще брал свою саблю вострую,
А еще брал шалыгу подорожную.
И поехал он из города из Киева.
Выехал Илья да во чисто поле,
И подъехал он ко войскам ко татарскиим
Посмотреть на войска на татарские:
Нагнано-то силы много-множество,
Как от покрику от человечьего,
Как от ржанья лошадиного
Унывает сердце человеческо.
Тут старыя казак да Илья Муромец,
Он поехал по раздольицу чисту полю,
Не мог конца-краю силушке наехати,
Он повыскочил на гору на высокую,
Посмотрел на все на три-четыре стороны,
Посмотрел на силушку татарскую,
Конца-краю силы насмотреть не мог.
И повыскочил он на гору на другую,
Посмотрел на все на три-четыре стороны,
Конца-краю силы насмотреть не мог.
Он спустился с той со горы со высокии,
Да он ехал по раздольицу чисту полю
И повыскочил на третью гору на высокую,
Посмотрел-то под восточную ведь сторону,
Насмотрел он под восточной стороной,
Насмотрел он там шатры белы
И у белыих шатров-то кони богатырские.
Он спустился с той горы высокии
И поехал по раздольицу чисту полю.
Приезжал Илья ко шатрам ко белыим,
Как сходил Илья да со добра коня
Да у тех шатров у белыих.
А там стоят кони богатырские,
У того ли полотна стоят у белого,
Они зоблют-то пшену да белоярову.
Говорит Илья да таковы слова:
«Поотведать мне-ка счастия великого».
Он накинул поводы шелковые
На добра коня да и богатырского
Да спустил коня ко полотну ко белому:
«А и допустят ли-то кони богатырские
Моего коня-де богатырского
Ко тому ли полотну ко белому
Позобать пшену да белоярову?»
Его добрый конь идет-то грудью к полотну,
А идет зобать пшену да белоярову;
Старыя казак да Илья Муромец,
А идет он да во бел шатер.
Приходит Илья Муромец во бел шатер;
В том белом шатри двенадцать-то богатырей,
И богатыри всё святорусские,
Они сели хлеба-соли кушати,
А и сели-то они да пообедати.
Говорит Илья да таковы слова:
«Хлеб да соль, богатыри да святорусские!
А и крестный ты мой батюшка,
А и Самсон да ты Самойлович!»
Говорит ему да крестный батюшка:
«А и поди ты, крестничек любимыи,
Старыя казак да Илья Муромец,
А садись-ко с нами пообедати».
И он вставал ли да на резвы ноги,
С Ильей Муромцем да поздоровкались,
Поздоровкались они да целовалися,
Посадили Илью Муромца да за единый стол
Хлеба-соли да покушати —
Их двенадцать-то богатырей,
Илья Муромец да он тринадцатый.
Оны поели-попили, пообедали,
Выходили з-за стола из-за дубового,
Они господу-богу помолилися.
Говорил им старыя казак да Илья Муромец:
«Крестный ты мой батюшка, Самсон Самойлович,
И вы, русские могучие богатыри!
Вы седлайте-ко добрых коней,
А и садитесь вы на добрых коней,
Поезжайте-тко да во раздольицо чисто поле,
А и под тот под славный стольный Киев-град.
Как под нашим-то под городом под Киевом
А стоит собака Калин-царь,
А стоит со войсками великими,
Разорить хотит он стольный Киев-град,
Чернедь-мужиков он всех повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить,
Князю-то Владимиру да со Апраксой-королевичной
Он срубить хочет буйны головы.
Вы постойте-тко за веру, за отечество,
Вы постойте-тко за славный стольный Киев-град,
Вы постойте-тко за церквы-ты за божии,
Вы поберегите-ко князя Владимира
И со той Апраксой-королевичной!»
Говорит ему Самсон Самойлович:
«Ай же, крестничек ты мой любимыий,
Старыя казак да Илья Муромец!
А и не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Апраксой-королевичной:
У него ведь есте много да князей-бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
Говорит-то старыя казак да Илья Муромец:
«Ай же ты, мой крестный батюшка,
А и Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее,
Как собака Калин-царь, он разорит да Киев-град,
Да он чернедь-мужиков-то всех повырубит,
Да он божьи церкви все на дым спустит,
Да князю Владимиру с Апраксой-королевичной,
А он срубит им да буйные головушки.
Вы седлайте-тко добрых коней,
И садитесь-ко вы на добрых коней,
Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град
И постойте вы за веру, за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град,
И постойте вы за церквы-ты за божии,
Вы поберегите-тко князя Владимира
И со той с Апраксой-королевичной».
Говорит Самсон Самойлович да таковы слова:
«Ай же, крестничек ты мой любимыий,
Старыя казак да Илья Муромец!
А и не будем мы да и коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Апраксой-королевичной:
У него ведь есте много да князей-бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
Говорит-то старыя казак да Илья Муромец:
«Ай же ты, мой крестный батюшка,
А и Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее!
Вы седлайте-тко добрых коней
И садитесь-ко вы на добрых коней,
Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,
И постойте вы за веру, за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град,
И постойте вы за церквы-ты за божии,
Вы поберегите-тко князя Владимира
И со той с Апраксой-королевичной».
Говорит ему Самсон Самойлович:
«Ай же ты, крестничек ты мой любимыий,
Старыя казак да Илья Муромец!
А и не будем мы да и коней седлать.
И не будем мы садиться на добрых коней,
И не поедем мы во славно во чисто поле,
Да не будем мы стоять за веру, за отечество,
Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,
Да не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с Апраксой-королевичной:
У него ведь есте много да князей-бояр,
Кормит их и поит да и жалует,
Ничего нам нет от князя от Владимира».
А и тут старыя казак да Илья Муромец,
Он как видит, что дело ему не по-люби,
А и выходит-то Илья да со бела шатра,
Приходил к добру коню да богатырскому,
Брал его за поводы шелковые,
Отводил от полотна от белого,
А от той пшены от белояровой;
Да садился Илья на добра коня,
То он ехал по раздольицу чисту полю,
И подъехал он ко войскам ко татарскиим.
Не ясён сокол да напущает на гусей, на лебедей
Да на малых перелетных на серых утушек, —
Напущает-то богатырь святорусския
А на тую ли на силу на татарскую.
Он спустил коня да богатырского,
Да поехал ли по той по силушке татарскоей,
Стал он силушку конем топтать,
Стал конем топтать, копьем колоть,
Стал он бить ту силушку великую,
А он силу бьет, будто траву косит.
Его добрый конь да богатырскии
Испровещился языком человеческим:
«Ай же, славный богатырь святорусскии!
Хоть ты наступил на силу на великую,
Не побить тоби той силушки великии:
Нагнано у собаки царя Калина,
Нагнано той силы много-множество,
И у него есте сильные богатыри,
Поляницы есте да удалые.
У него, собаки царя Калина,
Сделаны-то трое ведь подкопы да глубокие
Да во славноем раздольице чистом поле.
Когда будешь ездить по тому раздольицу чисту полю,
Будешь бить-то силу ту великую,
Как просядем мы в подкопы во глубокие,
Так из первыих подкопов я повыскочу,
Да тебя оттуль-то я повыздыну;
Как просядем мы в подкопы-ты во другие,
И оттуль-то я повыскочу,
И тебя оттуль-то я повыздыну;
Еще в третьи подкопы во глубокие,
А ведь тут-то я повыскочу,
Да оттуль тебя-то не повыздыну.
Ты останешься в подкопах во глубокиих».
Ай ще старыя казак да Илья Муромец,
Ему дело то ведь не слюбилося,
И берет он плетку шелкову в белы руки,
А он бьет коня да по крутым ребрам,
Говорил он коню таковы слова:
«Ай же ты, собачище изменное!
Я тебя кормлю, пою да и улаживаю,
А ты хочешь меня оставить во чистом поле
Да во тех подкопах во глубокиих!»
И поехал Илья по раздольицу чисту полю
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть,
И он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи-то сила не уменьшится.
И он просел в подкопы во глубокие.
Его добрый конь оттуль повыскочил,
Он повыскочил, Илью оттуль повыздынул.
И он спустил коня да богатырского
По тому раздольицу чисту полю
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть,
И он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья, не старится.
И он просел с конем да богатырскиим,
И он попал в подкопы-то во другие;
Его добрый конь оттуль повыскочил
Да Илью оттуль повыздынул.
И он спустил коня да богатырского
По тому раздольицу чисту полю
Во тую во силушку великую,
Стал конем топтать да и копьем колоть,
И он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья, не старится.
И он попал в подкопы-то во третии,
Он просел с конем в подкопы-то глубокие;
Его добрый конь да богатырскии
Еще с третьих подкопов он повыскочил,
Да оттуль Ильи он не повыздынул.
Скользанул Илья да со добра коня,
И остался он в подкопе во глубокоем.
Да пришли татары-то поганые,
Да хотели захватить они добра коня:
Его конь-то богатырскии
Не сдался им во белы руки,
Убежал-то добрый конь во чисто поле.
Тут пришли татары-ты поганые
А нападали на старого казака Илью Муромца,
А и сковали ему ножки резвые,
И связали ему ручки белые.
Говорили-то татары таковы слова:
«Отрубить ему да буйную головушку!»
Говорят ины татары таковы слова:
«А и не надо рубить ему буйной головы,
Мы сведем Илью к собаке царю Калину,
Что он хочет, то над ним да сделает».
Повели Илью да по чисту полю
А ко тым палаткам полотняныим,
Приводили ко палатке полотняноей,
Привели его к собаке царю Калину,
Становили супротив собаки царя Калина.
Говорили татары таковы слова:
«Ай же ты, собака да наш Калин-царь!
Захватили мы да старого казака Илью Муромца
Да во тых-то во подкопах во глубокиих
И привели к тебе, к собаке царю Калину;
Что ты знаешь, то над ним и делаешь».
Тут собака Калин-царь говорил Илье да таковы слова:
«Ай ты, старыя казак да Илья Муромец!
Молодой щенок да напустил на силу на великую,
Тебе где-то одному побить моя сила великая!
Вы раскуйте-тко Илье да ножки резвые,
Развяжите-тко Илье да ручки белые».
И расковали ему ножки резвые,
Развязали ему ручки белые.
Говорил собака Калин-царь да таковы слова:
«Ай же, старыя казак да Илья Муромец!
Да садись-ко ты со мной а за единый стол,
Ешь-ко ествушку мою сахарную
Да и пей мои питьица медвяные,
И одежь-ко ты мою одежу драгоценную,
И держи-тко мою золоту казну,
Золоту казну держи по надобью:
Не служи-тко ты князю Владимиру,
Да служи-тко ты собаке царю Калину».
Говорил Илья да таковы слова:
«Ай не сяду я с тобой да за единый стол,
Не буду есть твоих яствушек сахарниих,
Не буду пить твоих питьицев медвяныих,
Не буду носить твоей одежи драгоценныи,
Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,
Не буду служить тебе, собаке царю Калину,
Еще буду служить я за веру, за отечество,
А и буду стоять за стольный Киев-град,
А буду стоять за церкви за господнии,
А буду стоять за князя за Владимира
И со той Апраксой-королевичной».
Тут старый казак да Илья Муромец,
Он выходит со палатки полотняноей
Да ушел в раздольицо в чисто поле.
Да теснить стали его татары-ты поганые,
Хотят обневолить старого казака Илью Муромца.
А у старого казака Ильи Муромца
При соби да не случилось-то доспехов крепкиих,
Нечем-то ему с татарами да попротивиться.
Старыя казак да Илья Муромец,
Видит он — дело не малое;
Да схватил татарина он за ноги,
Тако стал татарином помахивать,
Стал он бить татар татарином,
И от него татары стали бегати,
И прошел он сквозь всю силушку татарскую,
Вышел он в раздольицо чисто поле,
Да он бросил-то татарина да в сторону,
То идет он по раздольицу чисту полю.
При соби-то нет коня да богатырского,
При соби-то нет доспехов крепкиих.
Засвистал в свисток, Илья, он богатырскии,
Услыхал его добрый конь да во чистом поле,
Прибежал он к старому казаку Илье Муромцу.
Еще старыя казак да Илья Муромец,
Как садился он да на добра коня
И поехал по раздольицу чисту полю,
Выскочил он да на гору на высокую,
Посмотрел-то под восточную он сторону,
А и под той ли под восточной под сторонушкой
А и у тех ли у шатров у белыих
Стоят добры кони богатырские.
А тут старый-от казак да Илья Муромец,
Опустился он да со добра коня,
Брал свой тугой лук разрывчатый в белы ручки,
Натянул тетивочку шелковеньку,
Наложил он стрелочку каленую,
И он спущал ту стрелочку во бел шатер,
Говорил Илья да таковы слова:
«А лети-тко, стрелочка каленая,
А лети-тко, стрелочка, во бел шатер,
Да сыми-тко крышу со бела шатра,
Да пади-тко, стрелка, на белы груди
К моему ко батюшке ко крестному,
И проголзни-ко по груди ты по белые,
Сделай-ко ты сцапину да маленьку,
Маленьку сцапинку да невеликую,
Он и спит там, прохлаждается,
А мне здесь-то одному да мало можется».
И он спустил как эту тетивочку шелковую,
Да спустил он эту стрелочку каленую,
Да просвистнула как эта стрелочка каленая
Да во тот во славныи во бел шатер,
Она сняла крышу со бела шатра,
Пала она, стрелка, на белы груди
К тому ли-то Самсону ко Самойловичу,
По белой груди ведь стрелочка проголзнула,
Сделала она да сцапинку-то маленьку.
А и тут славныя богатырь святорусскии,
А и Самсон-то ведь Самойлович,
Пробудился-то Самсон от крепка сна,
Пораскинул свои очи ясные;
Да как снята крыша со бела шатра,
Пролетела стрелка по белой груди,
Она сцапиночку сделала да на белой груди,
И он скорешенько стал на резвы ноги,
Говорит Самсон да таковы слова:
«Ай же, славные мои богатыри вы святорусские!
Вы скорешенько седлайте-тко добрых коней,
Да садитесь-тко вы на добрых коней!
Мне от крестничка да от любимого
Прилетели-то подарочки да нелюбимые:
Долетела стрелочка каленая
Через мой-то славный бел шатер,
Она крышу сняла ведь да со бела шатра,
Да проголзнула-то стрелка по белой груди,
Она сцапинку-то дала по белой груди,
Только малу сцапинку-то дала невеликую;
Погодился мне, Самсону, крест на вороте,
Крест на вороте шести пудов;
Есть бы не был крест да на моёй груди,
Оторвало бы мне буйну голову».
Тут богатыри все святорусские
Скоро ведь седлали да добрых коней,
И садились молодцы да на добрых коней,
И поехали раздольицем чистым полем
Ко тому ко городу ко Киеву,
Ко тым они силам ко татарскиим.
А со той горы да со высокие
Усмотрел-то старыя казак да Илья Муромец:
А то едут ведь богатыри чистым полем
А то едут ведь на добрых конях.
И спустился он с горы высокии,
И подъехал он к богатырям ко святорусскиим, —
Их двенадцать-то богатырей, Илья тринадцатый.
И приехали они ко силушке татарскоей,
Припустили коней богатырскиих,
Стали бить-то силушку татарскую,
Притоптали тут всю силушку великую.
И приехали к палатке полотняноей,
А сидит собака Калин-царь в палатке полотняноей.
Говорят-то как богатыри да святорусские:
«А срубить-то буйную головушку
А тому собаке царю Калину».
Говорил старый казак да Илья Муромец:
«А почто рубить ему да буйная головушка?
Мы свеземте-тко его во стольный Киев-град
Да и ко славному ко князю ко Владимиру».
Привезли его, собаку царя Калина,
А во тот во славный Киев-град
Да ко славному ко князю ко Владимиру.
Привели его в палату белокаменну
Да ко славному ко князю ко Владимиру.
То Владимир-князь да стольно-киевский,
Он берет собаку за белы руки.
И садил его за столики дубовые,
Кормил его ествушкой сахарною
Да поил питьецем медвяныим.
Говорил ему собака Калин-царь да таковы слова:
«Ай же ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Не сруби-тко мне да буйной головы.
Мы напишем промеж собой записи великие:
Буду тебе платить дани век и по веку,
А тебе-то, князю я Владимиру!»
А тут той старинке и славу поют,
А по тыих мест старинка и покончилась.
(«Былины», Лениздат — 1984 г., стр. 48 — 62)
Пояснение С. Н. Азбелева: Текст былины взят из сборника А. Ф. Гильфердинга «Онежския былины» (былина № 75). Сложная по составу и происхождению былина, ряд эпизодов которой передает сущность реальных событий 1380 г.: трудности сбора воинских дружин, сыгравших потом важную роль в разгроме татарского войска; удар одной из них в критический момент боя, решивший исход Куликовской битвы, и др. Известны сказания об этих событиях, использованные, очевидно, былиной. Ее более древними источниками являлись недошедшие эпические произведения об избавлениях от вражеских нашествий (таков, например, первый приход татар к Киеву в 1239 г., для них неуспешный). К другим сохранившимся былинам восходят эпизоды падения богатыря с его конем в ров и некоторые другие.
Русский