Ай во славном-то было-то в прекрасном Острове,
Во прекрасном-то было, славном городе,
Там два ясного два сокола вылетыват,
Выезжают два дородна добра молодца,
Во два русского могучего богатыря:
Во-первых-то, всё Алешенька Левонтьевич,
Да Левонтьевич Алешенька Попович млад,
Во-вторых-то, ведь крестовый его брателко,
Еще тот ли Еким да все Иванович.
Они едут, едут братьица крестовые,
Они бок ведь о бок едут, плечо о плечо,
Нога о ногу гуляют, стремя о стремя;
Да поехали они-то в три дорожки прямоезжие,
В ту дорожечку поехали, к чисту полю.
Они ехали по полю, полю чистому,
Ничего совсем во поле не наехали,
Что ни гуся-та они, ни белой лебеди,
Никакого они зверя-та рысучего,
Да рысучего зверя, всё бегучего,
Только наехали два брателка крестовые
Во чистом они поли всё сер горюч камень.
Говорил-то Алешенька Попович млад,
Что Попович млад Алешенька Левонтьевич,
Говорил своёму брателку крестовому,
Что крестовому он брателку, названому,
Ай тому ли он Екиму всё Ивановичу:
«Уж ты гой еси, крестовый ты мой брателко!
Ты смотри-ко, смотри грамоту, прочитывай».
Он смотрел-то скоро грамотку, прочитывал;
Как написана была-то грамотка словами золотыми всё.
Говорил-то он крестовому всё брателку,
Богатырю Алешеньке Поповичу:
«Прочитал я, рассмотрел всё эту грамоту;
Всё расписаны дорожечки да прямоезжие:
Как перва лежит дорожка прямоезжая,
Что во тот она лежит, лежит во Муром-град,
Как втора лежит дорожка прямоезжая,
Что во тот лежит она Чернигов-град,
Что третья лежит дорожка прямоезжая,
Она прямо во славен красен Киев-град,
Ко тому ли всё ко князю ко Владимиру».
Говорил-то тут Еким да всё Иванович:
«Ты подумай-ко, крестовый ты мой брателко,
Нам куда-то теперь ехать, куда путь держать?»
Говорит ему Алешенька Левонтьевич:
«Мы поедем, брателко, теперече в чисто поле,
Из чиста поля поедем в красен Киев-град».
Недалече во чисто поле подъехали, —
Соходили добры молодцы да со добрых коней,
Что спускали своих-то коней добрых тут,
Что спустили они коничков да в зелена луга,
В зелены они в луга, хоть ко Офрак-реки;
Еще сами они ставили белы шатры полотняны,
Повалились во белы шатры, да всяк во свой шатер,
Тут не спится-то Алешеньке Поповичу,
Он не спит, всё не спит, сам больше так лежит;
Пробужается поутру он ранешенько,
Он свежой водой ключовой умывается,
Тонким белым полотенцем утирается,
Он ведь молится на всток сам богу-господу,
Сам пошел же в ту он сторону, всё ко Офрак-реки.
Тут идет к нему калика перехожая,
Перехожа-то калика, переброжая;
Говорит ему калика перехожая:
«Уж ты здравствуй-ко, дородный добрый молодец,
Еще русский сильный ты, могучий же богатырь ты!»
Говорит-то тут Алешенька Попович млад:
«Уж ты здравствуй-ко, калика перехожая,
Перехожа ты калика, переброжая!»
Удивляется Алешенька тому диву:
На калике-то ведь на ногах полапотки
Как расшиты, всё сплетёны из семи шелков,
На калике-то всё шуба соболиная,
Соболиная шуба, долгополая,
На головушке шляпа сорочинская,
Сорочинская шляпа, земли греческой.
Как ведь маленько личё его да с чистым серебром,
Подбородок с бородой-то у его увито красным золотом,
Шепалыга подорожная у его в руках еще в тридцать пуд,
Как облита у его да свинцом греческим.
Говорил-то он таковы речи:
«Что не ты ли, добрый молодец,
Что не ты ли ведь Алешенька Попович млад?
Я ведь шел-то как сегодня по чисту полю,
Я ведь видел-то сегодня чудо чудное,
Чудо чудное сегодня, диво дивное:
Еще ездит по чисту полю змеище всё Тугарище;
Еще конь-от под им да будто зверь страшной;
Он ведь змеище-то Тугарище —
Три сажени-то больших печатныих,
Как переносье его будто палка дровокольная;
Как ведь у его на себе-то платья было цветного,
Еще платьица на ём да на сто тысячей,
На добром кони убор — дак цены небыло;
У коня-та ведь из ноздрей да искры сыплются,
Еще из роту ведь у коня дак пламя пашет тут».
Говорил-то тут Алешенька Попович млад,
Что Попович млад, Алешенька Левонтьевич:
«Уж ты дай-ко, дай мне-ко, калика перехожая,
Перехожа ты калика, переброжая,
Мне-ка дай-ко ты каличье платье цветное,
Надевай-ко ты мое-то всё ведь платьице». —
Они скоро тут с каликой-то переменилися.
Говорит еще калика-та Алешеньке Поповичу:
«Ведь крычит еще змеище-то да во всю голову:
«Этот где же есть Алешенька Попович млад?
Я его буду не бить его, не учити,
Разорву его возьму я скоро надвое»».
Нарядился он в каличье платье в черное,
Взял он в руки шепалыгу подорожную,
Он приходит ко змеищу-ту близехонько.
Он кричит ему, змеище, во всю голову, —
Мать сыра-та ведь земля да всё колыблется:
«Не видал ли ты, калика перехожая,
Тут не ездит ли Алешенька Попович млад?»
Говорит-то тут калика перехожая:
«Не видал ведь я Алешеньки Поповича;
Ты крычи мне-ка, змей, пуще, чтобы слышал я, —
Ничего-то я теперь да всё не слышу ведь,
Я не слышу-то, не вижу я речей твоих».
Тут поверил-то змеище калике, что таки речи;
Он походит-то к калике он близёхонько.
Он ведь хлопнул шепалыгой подорожною,
Он по той-ли по его-то всё по головы;
Тут свалился змей Тугарин со добра коня.
Он садился-то ему всё на черны груди.
Тут Тугарин ведь ему, змеище, взмолится:
«Уж ты гой еси, калика перехожая,
Перехожа ты калика, переброжая!
Что не сам ли ты — Алеша всё Попович млад?
Ты спусти меня, спусти да ты живого всё». —
«Не спущу-то я тебя на свет живого тут».
Отрубил он взял, отсек да буйну голову.
Нарядился всё Тугарина да в платье в цветное,
Он садился на его всё на добра коня;
Еще платье у его ведь было на сто тысячей,
Ай убор-то у коня-то — цены не было.
Он поехал тут ко брателку крестовому,
Ай к тому-ли он к Екиму-ту Ивановичу.
Тут увидел его брателко крестовый-от;
Он ведь думат — едет змей Тугарин сам;
Он наладил всё свою да стрелочку каленую,
Он стрелял-то всё в Алешеньку Поповича.
Он свалился тут, Алешенька, с добра коня;
Он отсек взял у его всё буйну голову,
Отдирал-то он с его да платье цветное,
Он увидел на грудях его да золотой-от крест;
«Охте мне-ценько теперече тошнешенько!
Я убил-то своего брата крестового».
Говорил-то тут калика перехожая:
«Ты не плачь, не плачь, Еким да ты Иванович,
Не губи своего сердца богатырского:
У меня есть-то ведь с собой жива вода и мертвая;
Оживлю тебе я брателка крестового,
Я того тебе Алешеньку Поповича.
Избрызгал-то он ведь тело всё Алешеньки.
Что збрызгал-то ведь калика водой мертвою,
Поливал-то он да всё живой водой;
Ото сну как будто молодец да пробудился тут.
Они сели на добрых коней, поехали,
Как поехали они да в красен в Киев-град;
А Алешенька поехал на кони да на змеёвом-то,
Ай калике отдавал он своего коня.
А приехали они да в красен Киев-град
Что ко ласковому князю ко Владимиру,
Навезли они от змея злата-серебра.
(«Былины», Лениздат — 1984 г., стр. 126 — 129)
Пояснение С. Н. Азбелева: Текст былины взят из сборника «Беломорские былины записанные А. Марковым» (былина № 47 «Алеша, переодевшись каликою, убивает Тугарина»). Эта былина представляет собой иную обработку сведений о смерти Тугоркана в 1096 году (сравнить примечание к былине «Алеша Попович и Тугарин»). Здесь сюжет отчасти ближе к исторической реальности: русский богатырь встречает врага в поле, а не в Киеве. Сведений, кто реальный герой подвига, позже отнесенного к Алеше Поповичу, летописи не содержат. Есть основания предполагать, что это был Ольбег Ратиборич (смотреть примечание к былине «Илья Муромец и Идолище»).